Из плена в плен - Илья Бровтман

как мать.

С нетерпением фашисты

Украинцев будут ждать.

За работу на победу

Ждёт их чистое бельё,

Очень сытные обеды

И приличное жильё.

Хватит быть рабом евреев.

Средь толпы стоял Иван,

И от холода немея,

Слушал этот балаган.

Для свободы и для рая

Караул примкнул штыки,

И овчарки, злобно лая,

Натянули поводки.

Никогда глупее вздора

Ваня в жизни не слыхал.

Вдруг увидел репортёра,

Что на камеру снимал.

Понял он, не для забавы

Их согнали на мороз.

На экране будет славить

Власть фашистскую «барбос».

Вскоре кинооператор

Снял с треноги аппарат

И тогда, крича, солдаты

Стали в ход пускать приклад.

Затолкали по вагонам

Всю «счастливую» толпу,

А стенания и стоны

Слышно было за версту.

Так в нетопленной теплушке,

Невзирая на мороз,

Слушал много вёрст Ванюшка

В ритме вальса стук колёс.

Трое суток без кормёжки,

Без воды и табака.

На ладонь ссыпали крошки,

Кто имел из узелка.

Те, кто был не очень крепкий,

Как дрова лежал в углу.

По нужде ходили девки

Прямо в дырку на полу.

Мёртвых складывали в кучи

От пола до потолка.

Им, пожалуй, было лучше,

Чем живым ещё пока.

Их уже лихая стужа

Заморозить не могла,

Их живые, те, кто сдюжил

Раздевали догола.

Им ещё нужна одежда,

Чтоб от стужи защитить.

Быстро таяла надежда

На земле ещё пожить.

Кто-то сетовал в вагоне,

Плакал, лёжа на боку.

Подложил Иван ладони

Как подушку под щеку.

А во сне к нему Маруся

Прижималась, чтоб согреть,

И ему шептала с грустью:

— Ты не должен умереть.

Бог спасает наши души.

Знаю твой весёлый нрав.

Унывать нельзя, Ванюша,

И в чистилище попав.

Мне цыганка нагадала,

Что ещё придёшь ко мне.

Хоть увидел бед немало,

Не сгоришь, мой брат, в огне.

Глава 10. Февраль 1943 г.

Трудно жить в чужой личине,

Чтоб никто не угадал

В нём еврейского мужчину.

Слава Богу, ростом мал.

Очень трудно притворяться

Деревенским пареньком,

И с друзьями изъясняться

Украинским языком.

Знает Сеня — жив доколе

Не раскроется секрет.

То, что он в еврейской школе

Проучился десять лет.

Даже год пединститута

У Семёна за спиной,

А Иван частенько путал

Где навоз, где перегной.

Две рябые буйволицы

И четырнадцать коров.

Дойке довелось учиться,

Разодрав ладони в кровь.

Но зато хоть недостатка

Наконец-то нет в еде.

Год тому ему несладко

Довелось пожить в нужде.

Привели их на работу,

Как коней или коров,

К берегам реки какой-то

В бывший лагерь для воров.

Не кормили дня четыре.

Тех, кто был едва живой

В тёмной каменной квартире

Разместили на постой.

Каждый день на лесопилку

Под конвоем их вели.

Топоры, раздав и пилки,

Заставляли лес валить.

Хоть бери и лезь в верёвку.

Было так ужасно там.

Им вонючую похлёбку

Наливали как скотам.

Тем, кто голода не ведал

Не понять забот простых,

Что такое четверть хлеба

Разделить на шестерых.

Невозможно резать ровно,

Коль в руке танцует нож.

И частенько схваткой с кровью

Завершается делёж.

А в шестёрке у Ивана

Навести порядок смог

Без раздоров и обмана

Ленинградский педагог.

Он придумал схему эту,

Как краюшку разделять.

И его авторитету

Не посмели возражать.

Хлеб, на ломтики порезав,

Он садился к нам спиной,

А Иван на пайку хлеба

Всем показывал рукой.

Говорил учитель фразу.

Например: — усатый Глеб.

И понятно было сразу

Кто получит этот хлеб.

Эту схему соблюдали

И не ссорились они.

Никого не обижали.

Так текли за днями дни.

Проживали рядом вдовы.

Конвоиры поутру,

Дать парней всегда готовы

Для работы по двору.

Подсыпать зерно в кормушки,

Убирать сарай и дом.

И порой его старушки

Угощали молоком.

А под вечер в лагерь снова

Возвращали под замок.

От конвойного такого

Он сбежать, конечно, мог.

Но в побеге смысла нету.

Сразу видно кто такой,

Без еды и документов.

Почитай глухонемой.

До отчизны вёрст немало.

Пару тысяч. Враг кругом.

Полицейская облава

Ждёт за первым же углом.

Вот и ходишь за скотиной,

Кормишь кур и поросят,

А хозяйка хворостиной

Подгоняет как гуся.

Чаще всех одной вдовице

Приходилось помогать.

Принести ведро водицы,

Дров на зиму нарубать.

Эта женщина Ивана

Брала чаще, чем других.

Он работал, не буянил,

Был старателен и тих.

Угодить, стараясь Марте,

Он месил навоз и грязь,

А она давала марки,

И кормила не скупясь.

Хлеб вкуснее, чем опилки.

Веселее сытым жить.

Над владельцем лесопилки

Захотелось подшутить.

Покупая сигареты,

Он потеху замышлял.

Самой мелкою монетой

Четверть марки разменял.

На работе пребывая,

Пересмешник поутру,

Из кармана вынимая,

Разбросал их по двору.

На земле лежит монета,

И блестит издалека,

Целый пфенниг, ярким светом

Под ногами старика.

Слышит Ваня: — Donner weter,

Ах, какой прекрасный вид.

Нагибаясь за монетой,

Немец стонет и кряхтит.

Топором махает Ваня.

Видит он издалека.

Извлекает из кармана

Кошелёк его рука.

И в него свою находку

Начинает погружать.

Дальше, тучною походкой

Продвигается опять.

В пиджаке его двубортном

Скрылся жёлтый кошелёк.

Вдруг в грязи мелькнуло что-то,

Словно яркий огонёк.

Снова светится улыбка

На лице